Особенности выразительного чтения лирики
Издавна та область словесного творчества, которую мы называем лирикой, требовала особого исполнения. Самое название напоминает нам о том, что греческая «лирика» первоначально пелась под аккомпанемент лиры.
Однако и в более позднее время, когда исполнение лирики отошло от пения, античная эстетика предъявляла к нему особые требования. Дионисий Фракиец, оставивший нам в своем учебнике грамматики древнейшее свидетельство по теории декламации, писал во П. веке до нашей эры:
«Трагедию мы должны читать возвышенно (героически), комедию — так, как мы говорим в обыкновенной жизни, элегию — звонко, эпос — отчетливо, лирику — благозвучно, надгробные плачи — жалостливо и приниженно. Если это не будет соблюдаться, то все достоинства поэтов будут потеряны и читаемые произведения предстанут в смешном виде». (3; 196)
Лирика — самый тонкий род поэтического творчества и, надо это признать, самый трудный для художественного воспроизведения. Глубокая интимность и своеобразие ее поэтической речи требуют от исполнителя особой чуткости.
Трудности вызывает и само многообразие видов лирики — жанров, школ и поэтических индивидуальностей, с которыми исполнителю приходится иметь дело.
«Поэт-лирик имеет почти единственный объект наблюдений — самого себя», — констатирует В. Брюсов (3; 199). Вместе с тем, говоря о себе, поэт-лирик находит словесно-образное выражение также для общего и типического, знакомого читателю. Однако лирик не только позволяет воспринимающему «узнавать» известное ему по внутреннему опыту — он дает ему возможность и познавать новое, расширяет круг его представлений о человеческой личности в самой сокровенной стороне ее жизни. И в этом глубокое воспитательное значение лирики.
Как при чтении прозаического произведения, так и при исполнении лирического стихотворения недостаточно говорить слова, понимая, что значит их сочетание. Надо всегда знать, зачем говорятся эти слова.
Лишь понимание, зачем говорится целое, приведет к пониманию, зачем говорятся отдельные части произведения. Это понимание определит исполнительские задачи, а вместе с ними — и подтекст, и те интонации, которые будут соответствовать этим задачам.
Применительно к частному случаю чтения лирики — чтению поэзии А. С. Пушкина — А. Шварц писал: «Пушкин не терпит интонационных преувеличений, не допускает „нажимов". В его стихах на протяжении четырех строк всегда концентрируются многие мысли. И если, передавая эти строки, вы интонационно „нажмете" на одну какую-либо" мысль, — тотчас пострадает соседняя, — и гармония нарушена, ваше исполнение пошло вразрез с исполняемым текстом» (31; 115).
Это очень ценное наблюдение. Из него вытекает, что прямолинейно логизирование в исполнении лирических пьес может привести к их смысловому оскудению. Отсюда, конечно, не следует, что исполнение лирики исключает логику. Но одной логики мало для художественной трактовки лирического произведения. Полное понимание и воплощение произведения невозможны, если чтец не решит для себя его образы, не расшифрует творчески. Не только при исполнении, но даже при немом чтении стихотворения.
Во всяком случае, только творчески прожитые исполнителем образы способны впечатлять слушателя. Потому-то чтец при работе над лирическим произведением не должен оставлять не решенных для себя, не понятых им образов.
Большое значение при исполнении лирики имеет композиционная упорядоченность, декламационная архитектура, требуемая особенностями исполняемого рода литературы. «В лирическом стихотворении эта композиционная упорядоченность самого словесного материала становится особенно очевидной» (3; 197). Закономерное распределение силовых моментов, правильное нахождение кульминации, как места наивысшего напряжения в смысловой перспективе, и прочие элементы композиции увеличивают силу воздействия.